------------------------------------------------------------------------
Голос Левитана
Годы холодной войны...
Время, когда, как писали газеты, подрывная вражеская политика мирового империализма против Советского Союза приобрела небывалые масштабы и противостояние между двумя сторонами вплотную приблизилось к потенциальной ядерной схватке.
Пора, когда человечество пребывало в сильнейшей тревоге, ожидая начала третьей мировой войны, и мирная жизнь висела буквально на волоске, ― о чём газеты, правда не писали.
Как раз на эту эпоху острого противоборства пришлись и годы взросления и становления Куанышбека ― единственного внука аксакала Мукажана. Отец Куанышбека тоже был единственным сыном, долгожданным, поздним ребенком, мальчиком, после двух его сестёр, но бедный юноша так и не вернулся с фронта. Поэтому старик Мукан называл Куанышбека «единственным наследником, который продолжит и умножит мой род». Растил его баловнем, ни в чём не переча внуку и никогда не касаясь его рукой в наказание.
Слава Богу, мальчишка правильно воспринял дедовы послабления, не стал избалованным и капризным, а напротив, вырос послушным, учтивым помощником деду и опорой овдовевшей матери. В прошлом году, когда он оканчивал школу, Мукан даже собрался продать своего коня и отправить внука учиться в город, но Куанышбек на это не согласился.
― Годом раньше, годом позже ― какая разница? ― сказал он. ― Лучше поработать и поднакопить денжат, а поехать учиться можно и в следующем году.
Хорошенько поразмыслив, Мукан опять же подчинился и этому чужому решению. Внук около года трудился в колхозной мастерской: ковал разную железную утварь. Но не так давно неожиданно получил повестку о призыве в армию ― «пабеске», как на свой лад окрестил бумагу Мукан. Поэтому настроение у аксакала мрачное, сродни февральскому бурану.
В своё время Мукан был крепким джигитом, казалось, и здоровенного верблюда-самца свалить ему нипочём. Но кого не заставит преклонить колени проклятая старость? ― от былой силы и мощи следа не осталось. Обмелел их источник, он теперь сам похож на дряхлеющего верблюда, полностью исчерпавшего свою двуглавую жилу и позабывшего зов верблюдицы.
Раньше Мукан считался искусным плотником. Вручную вырезал ладные сёдла, быстрые сани и кошёвки, слыл мастером золотые руки. Сейчас от того умения почти ничего не осталось, под силу лишь крохи: камчи плетёт, конопляные и волосяные арканы ссучивает, мастерит-латает мелкие детали конского снаряжения. Так и сидит весь день, уныло уткнувшись в какое-нибудь занятие. Но ухо держит востро, ― правя его на «чёрную тарелку», висящую на стене.
«Чёрная тарелка» ― радио. Хотя аксакал и не понимает многое из того, что беспрестанно доносится из радиоприемника, тем не менее уловил, что эта жизнь-изменница может упереться только в один тупик и есть только одна большая проблема, которая грозит превратить их бескрайний мир в ничтожную точку. Как говорится, даже в старости не думай о смерти ― пекись о своей стране. Сердце-то, проклятое, лучше газет чувствует, что надвигается реальная угроза для нашего государства.
Иногда к Мукану, волоча ноги, заходит сосед ― его ровесник Кайбар, инвалид войны, и, пожёвывая насыбай, день напролёт сидитрядышком. Можно назвать его и еле двигающейся, блуждающей живой тенью, а можно ― и старым занудой с помутившимися мозгами.
Так-то так, но большинство услышанных по радио новостей Мукан обсуждает именно с Кайбаром. Два аксакала ― как в давней присказке: «к восьми ребёнок теряет все зубы, к восьмидесяти старики жить не могут друг без друга…»
В прошлом году численность человечества достигла трёх миллиардов человек. «Это много или мало?» ― спрашивает Мукан у Кайбара. Но откуда про то знать Кайбару? ― поглаживая поседевшие усы и бороду, он мудро молчит, уставившись в пол. Один из трёх миллиардов ― это мы, второй ― это они. То есть недруги. А недруги ― это капиталисты. Что капиталисты их давние противники, заклятые вороги, не только Мукан, ― это даже мудрый Кайбар знает. Ну, а третий миллиард, по-видимому, ― китайцы. Одно неудобство ― они наши соседи. В прошлом году с той стороны границы мы перевезли на родину всех работавших там наших людей с семьями. Не сумели они ужиться в ладу с китайцами, это плохо. Не зря старики издавна твердили: не ссорься с соседями в этом бренном мире, долг перед соседом ― божий долг. А ещё говорят, в судный день всё сосед решает. Что касается китайцев, Мукана больше всего беспокоило состояние нынешних отношений, которые, чёрт подери, зашли в тупик и даже практически свёрнуты.
Всё из той же «чёрной тарелки» аксакал знает и многое другое. Например, про призыв «догнать и перегнать Америку» ― над этим советский народ трудится с большим подъёмом. Что и говорить, одно из главных условий любой силы ― вера в себя. Мы стремимся быть наравне с ними, на меньшее не согласны. Вон, первыми в мире построили атомный ледокол, присвоили ему имя Ленина, этот «Ленин» уже целый год бороздит Ледовитый океан, вскрывая могучую толщу льдов. А недавно вот раньше капиталистов запустили на Луну спутник и сфотографировали её обратную сторону, которую человечество никогда не видело. По словам радио ― ему верят больше чем газетам ― и наша армейская мощь здорово подрывает авторитет недругов. В прошлом году 1 Мая над Свердловском мы сбили американский разведывательный самолёт, который на недосягаемой глазу высоте совершал шпионские действия. Поймали и вражеского летчика ― лазутчика Пауэрса. Слава Богу, можем дать отпор, и сила у нас есть, доказали, что мы народ что надо.
А теперь вот советские люди дружно и даже вдохновенно высевают повсюду кукурузу. Раньше и не знали, что кукуруза ― источник процветания и счастья. Выдернешь волосок у врага ― и то польза, надо бы у этих «спесивых и худосочных американцев» поучиться её возделывать. Мукан слышал, будто и их колхоз, сроду не занимавшийся выращиванием зерновых, тоже усердно взялся за королеву полей… Даже в Заполярье, как передавало радио, спешно подключились размышлять о севе кукурузы.
Великие перемены и новости о больших делах поднимают дух аулчан, рождают гордость. Сын Кайбара, который женился в прошлом году, собрав односельчан на праздник наречения, назвал своего новорожденного мальца Арленом. Когда его спросили, что означает это имя, объяснил: «Армия Ленина». Варит башка у парня! А русский парень Николай, что работает токарем на МТС, подражая теперь уже сыну Кайбара, нарёк своего первенца Мэлором. Разгадать это непонятное имя никто не смог, и, в конце концов, сам Николай гордо объяснил: это ― первые буквы известного лозунга: «Маркс, Энгельс, Ленин ― организаторы революции».
То, что его аулчане дают детям такие красивые имена, Мукан расценивает как явный признак роста политической сознательности и патриотических чувств граждан его великой страны...
Пока Мукан по обыкновению занимался своим мелким ремеслом, он успевал узнать все новости. Верно говорят, что старый конь дружит с ослом, а старик ― с постелью. В молодости он, точно непоседливый жеребёнок, не мог усидеть дома, но с возрастом сил на гулянки не осталось: поясница не держит, суставы скрипят, руки трясутся, ноги ноют. Увы, уже восемьдесят, теперь и ему понятны слова о том, что «восемьдесят ― к ― земле ― клонят». Иногда же из чёрной тарелки льются песни и музыка. Мукан тогда прямо млеет. Но больше, черти, говорят, причём ― без умолку. И почитаемые люди, и простой народ произносят одинаково мудрые слова, правда, в чрезмерном изобилии. Когда ты не глух, то всё слышишь. Даже если (скажу по секрету) слушать не хочешь, всё равно слышишь. Да, Мукан ― шибко информированный старик, знает теперь столько, что иному и не снилось…
Правда, относительно политики Мукан ни одной живой душе, кроме сверстника Кайбара, не открывается. В это болото, именуемое политикой, ни в коем случае нельзя углубляться, и свои мысли по этому поводу выказывать опасно ― это он слишком хорошо знает. И потому бдителен не только по отношению к другим, но и по отношению к себе в первую очередь. Как бы там ни было, всему учит жизненный опыт, и пройденное ― это и есть старость. А ведь сородичей полно, что травы, не каждому рот заткнёшь. Перескажи слова из радио по-своему, пусти опрометчиво в родню, а родня ― в народ: завтра же ненароком наденут наручники и уведут. Вон сколько джигитов навеки бесследно сгинуло в лагерях проклятого Севера! Мукан всё помнит и твёрдо знает: бережёного Бог бережёт.
Старик Кайбар, который, кособочась и ковыляя вразвалочку, является к нему один раз до обеда и один раз после обеда, сегодня ещё не показывался. Накануне хромой поручил ему сделать плеть для сына-пастуха, поэтому сегодня Мукан и занят плетением камчи. Он в возрасте, когда кичатся не годами, а щедростью, поэтому все заказы выполняет не за деньги, а даром. Разве что иногда попросит для работы сыромятный ремень или кожу, но всё остальное ― за спасибо.
…В дом торопливо входит Куанышбек. Он уже готовится идти в армию, поэтому в срочном порядке сдал дела на работе и теперь собирает необходимые документы. Видимо, внук забыл что-то доделать, потому как, войдя, тут же бросился к ящику, где хранятся инструменты, и стал лихорадочно в нём рыться.
Только сейчас Мукан замечает, что чёрная тарелка на стене подозрительно смолкла.
И вдруг непривычно долго молчавшее, точнее по-стариковски хрипевшее, радио загромыхало, заставив аксакала вздрогнуть… «Внимание! Внимание! Внимание!» ― трижды протяжно и выразительно прозвучало на русском. После паузы, проняв до самой макушки холодом, прогремело, словно вколачивая гвозди: «Работают все радиостанции и Центральное телевидение Советского Союза. Передаем важное сообщение ТАСС».
Мукан, весь обратившись во внимание, невольно проглатывает комок насыбая во рту. Что-то вдруг щиплет его старое сердце. Восьмижильная камча, которую он плел, расплетаясь, выпадает из рук: как-никак внук собирается в армию. Однако Куанышбека голос из радиоприемника не трогает ― возится себе, роясь в ящике.
Наступает мучительно долгая пауза, а примерно через минуту радио ещё раз повторяет недавние слова всё тем же суровым, холодным голосом, от которого опять до макушки пронимает озноб. Просто стужей веет от этого голоса. Потом опять гробовая тишина…
Дважды прозвучавшие, обжигающие ледяным холодом слова и эта гробовая тишина, последовавшая за ними, невольно вызывают панический страх.
Мукан, трясясь всем телом, вскакивает с места.
― Эй, сынок, поди сюда! ― окликает копошащегося в углу внука.
― Что случилось, ата? ― подняв голову, Куанышбек смотрит на деда.
― Ты ведь единственный потомок своего отца, неужто даже это Создатель посчитал излишним?.. Иди же сюда!
― Ата, что это вы говорите? ― удивленно спрашивает Куанышбек, приближаясь к деду.
― Неужели род наш и в самом деле оборвётся, что за смутное время, сынок?
― Ата, вы такой бледный, случаем не захворали?
― О, родной, ты даже жениться не успел, семьёй не обзавёлся. На худой конец, остался бы после тебя хоть один последыш ― не оборвался бы тогда наш род. Что же делать?.. Видно, Аллах решил по-своему.
В этот момент радио всё тем же леденящим душу голосом, от которого на спине выступает холодный пот, уже в третий раз, чеканя каждое слово, повторяет знакомое сообщение.
На этот раз Мукан не слушает ― и без того ясно. Все его чувства, печаль и жалость сосредоточиваются на внуке.
― Война! ― задыхаясь, выпаливает пересохшим языком. ― Война! Я этого давно опасался, думал, обойдется ― не вышло… Всё-таки она началась. Я его по голосу узнаю... О прошлой войне, которая убила твоего отца, тоже он сообщал…
― Ата, это же Левитан… Диктор Левитан.
― Кем бы он ни был, но из тарелки льётся яд смерти… Я её по голосу узнаю… Ай, сынок, что же мне делать?..
Только теперь до Куанышбека дошло, что случилось нечто страшное. Глаза его набухают влагой, сердце бешено стучит.
Аксакал Мукажан тем временем изливается без умолку. Что бы дед так обильно и складно говорил, Куанышбек наблюдает впервые. Казалось, поток слов, который уже давно копился в его костлявой груди, но который дед, стесняясь, сдерживал, вырвался наконец на свободу, и старец стремится высказать всё, что переполняет его душу.
― Нас было шестеро у отца, сынок. В смутное время, в лихие года, выпавшие на долю нашего народа, все сгинули поодиночке: кто после памятного указа Белого царя, кто в сумятицу гражданской, когда белые бежали, а красные гнались по их следам. Оставшиеся в живых родичи в год голодухи вымирали целыми аулами, родами, мёрли, точно овцы в джут. Твоего деда сослали как врага народа. Твоя бабушка десять раз была тяжёлой, но дети не выживали, насилу выходили и вырастили двух дочерей и сына. Наш единственный сын ― твой отец, исчез в мясорубке большой войны. Одна из твоих тётушек стала врачом, но после войны её схватили по доносу, и мы о ней больше ничего не слышали.
В тот год, когда в аул хлынули первоцелинники, буяны и хулиганы, которых немало было среди них, сгубили другую твою тётушку. Но и в те чёрные дни я благодарил Аллаха, что у меня есть ты, просил у Создателя здоровья для единственного внука. Всего пугаясь и страшась, сам стал похож на зайца, сынок…
Говорят, эта война особенная ― атомная, живым с неё вернуться невозможно. Выходит… выходит, золотая нить нашего рода на тебе и оборвётся...
Мукан заплакал. Слёзы, копившиеся, как и кровь, в уголках глаз, округляясь в крупные капли, побежали по белой бороде. Куанышбек, встав на колени, обхватывает деда за голову и приникает носом к его лбу, вдыхая знакомый запах.
Оттого что дед плачет, как ребёнок, внук взволновался так, что молодое сердце его тоже защемило от жалости. На глаза наворачиваются слезы.
Пауза на радио затянулась куда длиннее прежней. Могильная тишина, пугающая до смерти. И аксакал, и внук уже покорились предписанному судьбой обнялись и, стоя на коленях, безмолвно уставились в «чёрную тарелку». Подёрнутые слезами глаза помутились, души в беспокойстве мечутся, словно ожидая сверху вынесения приговора.
Немного спустя вновь гремит знакомый суровый голос...
― Человек полетел в космос! И этот человек ― гражданин Советского Союза, майор Юрий Алексеевич Гагарин…
Человек-то в космос, а счастливо обмякший Мукан рухнул наземь ― внук едва удержал его.
Перевод Георгия Пряхина