Амантай Жилкибаева

Амантай Жилкибаева,

кандидат филологических наук

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СЕМАНТИКА НОМИНАЦИЙ ПЕРСОНАЖА 

В ПРОЗЕ АЛИБЕКА АСКАРОВА

(отрывок из научно- исследовательской статьи)

Повесть Алибека Аскарова «Энциклопедия аула Мукур», опубликованный в журнале «Простор»,  как бы доказы­вает правоту древних в том, что «судьба человека, города и даже государст­ва предначертана его именем». Аул Мукур и речка Мукур носят название, означающее в переводе с казахского «безрогий телок»: «Мукур он и есть Мукур... Вода вырывается из недр гор с шумом, визгом, грохотом, клокота­нием, кипит, бурлит, мечется в разные стороны. В поведении реки сказыва­ется ее нрав: неукротимый, шальной, капризный — настоящий безрогий те­лок». Таковы и жители аула - «мукуры», простоватые и добрые, со­вершающие маленькие грехи и нелепые поступки, живущие редкими радо­стями и постоянными заботами: «Аул Мукур мало чем отличается от других аулов, может, только тем, что здесь разводят маралов. С незапамятных вре­мен Мукур считался благодатным местом». Каждая глава - это рассказ об одном из жителей этого аула. Автор любуется самобытным человеком из народа, часто чудаковатым, простодушным. С ними постоянно что-нибудь случается, они попадают во всякие нелепые происшествия, вызванные соб­ственными оплошностями. Мукурцы - творческие натуры, фантазеры и вы­думщики. За их странноватыми поступками, не соответствующими привыч­ной логике, мы видим неудовлетворенность скучной обывательской усредненностью, они стремятся сделать жизнь ярче, веселей. В названия глав чаще всего вынесены номинации - именные («Дамеш и Жангали», «Бектемир-мулла», «Блаженный Амир», «Чингизид Мырзахмет»), неименные («Ка­зах из кержаков», «Мукурский энциклопедист»), в других случаях номинации являются частью заглавия («Грех Нургали», «Война камаев и каргалдаков»).

Роль личного имени в жизни человека очень велика. Каждого человека можно назвать не иначе как по имени, поэтому все его хорошие или плохие поступки делаются достоянием гласности благодаря имени. Имя - это слово, служащее для обозначения отдельного человека и данное ему в индивиду­альном порядке для того, чтобы иметь возможность к нему обращаться, а также говорить о нем с другими. Кроме того, имя - это слава, известность, широко распространяющаяся молва о ком-то [«приобрести имя» - проcлавиться, «создать (нажить) себе доброе (худое) имя» - приобрести добрую (худую) славу, «человек с именем» - имеющий вес, положение в обществе или на службе].

Герои повести А. Аскарова, пытаясь выразить собственную индивиду­альность, совершают «подвиги», желая прославиться, попадают в различ­ные переделки. От их грубоватых шуток, несуразных поступков и горько и смешно. Лексей, казах из кержаков, устраивает на праздник Первого мая настоящую корриду, «как будто он прибыл к нам из самой Испании, а не из какой-то там Коробихи», после чего мукурский тореро месяц прова­лялся в больнице. Мырзахмет из-за своего любопытства четверо суток про­сидел в «избушке» - ловушке для медведя. Жангали вернул заболоченный источник к жизни, и к Святому роднику снова потянулись люди, приезжают паломники и из Береля, и из Катон-Карагая. Попытка двух неразлучных дру­зей Бектемира и Нургали оседлать и объездить оленя («Чем здешние олени хуже тех, что в тундре!») чуть не погубила одного из них: «С тех пор грудь у Нуреке стала никуда не годной, а все из-за нелепой прихоти оседлать оленя и прославить свое имя в потомках».

В традиционном казахском обществе не было понятия «фамилия», как и в допетровскую эпоху на Руси, когда необходимо было переписать населе­ние, требовали, чтобы записывали всех по именам «с отцы и прозвищи». Казах представлялся своим личным именем, уточнял, сыном кого является (называлось имя отца), указывал свой род (названием рода обычно было имя далекого предка). Фамилии появились позже из потребности в добавоч­ном именовании человека, из необходимости дать ему более четкие коорди­наты в обществе, чем название рода, и постоянные, чем прозвища. Такая потребность возникает при массовых передвижениях людей, при скоплении их в одном месте (город, армия и т.п.). Развитие делопроизводства способ­ствовало возникновению новой языковой категории — фамилии, нового типа номинации - официального именования человека.

В ауле Мукур, жизнь которого во многом сохранила патриархальные чер­ты, люди обращаются друг к другу только по имени. А.Аскаров в повести редко называет фамилии своих героев, только тогда, когда они представляют офи­циальные государственные структуры, например, все начальство совхоза име­нуется только по фамилиям. «Одни приходили, другие уходили. Но редко кто из этого начальства оставил по себе яркую память, мало о ком вспоминают жители. Приходят неизвестно откуда и исчезают бесследно, словно вода в песок». Персонажи, именованные только фамилиями, всегда оказы­ваются отрицательными: «Но интересная деталь - приезжают сюда новояв­ленные руководители всегда на одной машине, нередко с одним чемоданом, а пройдет пять-шесть лет - уезжают назад, только теперь уже нажитое уклады­вают на три-четыре грузовика». Использование в номинациях фамилий без имени, несмотря на то, что среди них нет ни одной «говорящей», становятся частью сатирической характеристики. Отсутствие имени - «знак отверженно­сти», эти персонажи оказываются не принятыми в сообщество аула, воспри­нимаются чужаками, «все они со стороны, все назначены сверху».

Лишь однажды в тексте мы видим, как фамилия начинает играть не са­тирическую, а комическую функцию. Когда библиотекарь увидел в паспорте сына старика Амира его полное имя «Махарадзе», то вскрикнул от неожиданности: «Ведь это не имя, а грузинская фамилия!» На это он получил про­стое объяснение: «Махарадзе - друг моего отца, погибший на фронте. В па­мять о нем отец и назвал меня этим именем». Эта экзотическая для казахов фамилия потеряла свой юридический статус, из официальной номи­нации перешла в личное имя, носитель которого гордо, без всякой иронии называет себя «живым воплощением интернационализма». Имя представ­ляет собой сгусток информации о его носителе. Зная одно лишь имя, мы уже имеем представление о происхождении, национальности, возможном веро­исповедании, даже об особенностях темперамента человека. Комичность несоответствия имени и отчества (Махарадзе Амирович) снимается тем, что это имя в данной ситуации несет социально-историческую информацию, его происхождение (не как фамилии, а как имени) является свидетельством того сложного драматического пути, который прошли бывшие советские народы. Когда казаху с именем Махарадзе предлагают поменять имя, он отказывает­ся. В этом не столько вера в то, что имя - это судьба, сколько уважение к отцу, который, нарекая сына именем погибшего однополчанина, верил, что ему передадутся лучшие качества друга, он как бы заранее проецировал имя на характер ребенка.

Личные имена могут указывать на принадлежность своего носителя к определенному коллективу, социальной ячейке. Чаще всего таким коллекти­вом является семья. Среди казахов довольно широко распространен обы­чай, согласно которому родные братья и сестры носят имена, имеющие одну общую повторяющуюся часть. Жена Амира родила ему подряд пять дочерей, когда родилась пятая дочь, он решил, что у них будет не пять имен, а два: первым трем имя «Сакасали» - от Сабира, Кабира, Салима, последним имя «Жакан» - от Жанипа и Канипа. Против этих труднопроизносимых, вычурных имен взбунтовалась жена. Ведь имена человека можно рассматривать как эмоциональные раздражители. Женские имена должны звучать мягко, вызы­вать у окружающих своим звучанием чувства приятного, возвышенного. Это так называемая «музыка имен». От того, какова она, будет во многом зави­сеть изначальное отношение окружающих к носителю имени. Неприятно зву­чащее имя вызывает у людей одинаковую негативную реакцию, что, в свою очередь, сказывается на особенностях характера человека. Эти искусствен­ные имена вызывали только насмешки, и «аульчане долго еще дразнили дочерей Амира». Эти истории, эта игра с именами, эти антропонимические неологизмы Амира объясняют, почему мукурцы назвали его «апенди», то есть «чокнутым», «блаженным». В то же время мировая литературная тра­диция видит в «блаженных» вестников истины, именно в их уста вкладывают пророческие откровения.

Вторичные номинации «молчун», «каменный истукан» становятся важ­ным дополнение не только к модели образа, но и несут особую информацию о мировоззрении автора. «Окружающие привыкли к тому, что он молчит. А раз молчит, значит, ни в чем не разбирается, ни до чего ему дела нет. Как они ошибались!». Автор слову противопоставляет молчание как бо­лее продуктивное духовное состояние. «Молчание собирает воедино телес­ные, духовные и душевные силы человека, позволяет обрести утраченную цельность и открывают путь к богопознанию». Молчание выводит к постижению мира и собственной души в их истинных сущностях.

Так и Амир удивляет окружающих своими высказываниями: «Я люблю своих земляков всем сердцем. Я люблю их потому, что все мы одновремен­но живем: и хорошее, и плохое вкушаем вместе, вместе терпим, вместе ра­дуемся... Через сто лет здесь никого не останется из нас, копошащихся сего­дня. Все до единого умрем. Через сто лет мы все исчезнем, даже младенцы, родившиеся сегодня. У нас одна общая судьба, всем нам уготована одна общая доля. Прав был француз Экзюпери». Автор в силу художест­венной логики повествования заканчивает главу не на этой пафосной ноте, а переводит в комический план. Пораженная словами старика, жена в тот же день пригласила муллу снять порчу с «контуженного» мужа.

Вынесенные в заглавие именная и нарицательная номинации осмыс­ляются ретроспективно, после прочтения всей главы «Блаженный Амир». Все его поступки, помыслы с точки зрения автора серьезные вполне испол­ненные внутреннего высокого содержания, снижаются окружающими, вос­принимающими их как чудачества «блаженного». Не случайно, только в ав­торских номинациях мы встречаем имя героя - Амир, окружающие насмеш­ливо называют его Аужеке - от «аулие», что означает «святой».

Следы веры в магическую силу имени сохранились в современном об­ществе. С верой в чудесную силу имени, способного защитить человека от враждебных сил, был связан обычай казахов давать имена с отрицательным значением в надежде на то, что дурное имя может оттолкнуть зло. И эта же вера ведет к тому, что новорожденного нарекают именем знаменитого чело­века, уверенные в том, что имя поможет ему пройти такой же славный жиз­ненный путь. В этом случае имя становится «социальным императивом» (П.Флоренский) и приобретает нормативное значение...

Писатель Алибек Аскаров в главе «Чингизид Мырзахмет» неслучайно дает своему ге­рою имя «Мырзахмет». Это имя составлено из двух слов «мырза» и «Ахмет»: «мырза» означает «господин, повелитель», «Ахмет» - с арабского «достой­ный похвалы». Хотя отстраненность жителей аула от чиновничьей жизни, безразличие к начальствующим субъектам проявляется в самом начале гла­вы, отношение к этому «достойному похвалы повелителю» совсем иное. «Эх, Мукур, Мукур! С тех пор как появился ты, каких только начальников здесь не было... Ладно, пусть присылают кого хотят, до этого мукурцам нет никакого дела - живут себе как жили. Только один из уроженцев самого Мукура удо­стоился чести стать начальником. Это Мырзахмет». Анализ данного образа-персонажа показал, что автор как бы доказывает правоту метафизи­ческого представления о странном влиянии имени на нравственный облик и на судьбу человека. Конечно, степень реализации той дополнительной ин­формации, которую несет имя литературного персонажа, зависит от осве­домленности читателя. В данном случае для автора особо значима этимоло­гия имени героя. Но этот смысл могут уловить только читатели, понимающие казахский язык. Хотя о важности перевода значимых имен говорилось много, переводчики повести Аскарова не дали комментарий к этому имени, поэтому семантика именной номинации для русскоязычного читателя осталась за­крытой. К вторичной номинации «чингизид» дается комментарий - «предста­витель аристократического казахского рода». Ассоциации, вызванные этим историзмом, читатель легко распознает и включает в образ персонажа. Эта номинация отражается и в портретной характеристике ( «Манера одеваться, чистоплотность и благородство выдавали в нем прирожденного аристокра­та», и в психологической обрисовке («Наш Мырзаке в тот раз высту­пил на бюро и прямо в лицо сказал первому все, что думал, не побоялся». («Мырзаке» - уважительное от «Мырзахмет»).

Смеховая интенция художественного текста приводит к тому, что дан­ный образ-персонаж не только подтверждает этимологический ореол номи­нации, но часто профанирует его. «Мырзеке, выйдя на пенсию, словно под­черкивая свое благородное происхождение, стал носить синюю олимпийку с широкой белой полоской. Как бы приобщился к спорту. Эта одежда, легкая, удобная, только снилась молодежи нашего аула, а может и не снилась да­же... Однако неприятности, словно сговорившись, всегда сыпались на голову бедного Мырзекена». В этот раз, зацепившись штаниной за велоси­педную цепь, упал в овраг, куда сбрасывали павший скот. Вырвать штанину - олимпийку жалко, так и пролежал полдня, пока собаки не подняли шум. Когда все сокрушались: «Боже сохрани! Ведь туда ни один человек добро­вольно не приблизится. Такая вонища!», жена «чингизида» успокаивала: «А ему все равно, он не различает запахов - у него гайморит». И эта не единственная история, когда «и больно, и смешно», в каждой из них коме­дийные элементы смягчают драматизм ситуации. За гневную речь против своеволия районного начальства, которую он репетировал перед сломанным стулом, лишился должности. За имя честного лесника поплатился тем, что наказанный браконьерами сутки простоял в лесу с зажатыми руками в щели свежего соснового пня. Автор эту историю лишает пафоса осуждения через пересказ, доверенный «освободителю» Лексею: «Спустился в овраг, а там он стоит, прислонившись к пню. Сначала я подумал, оправляется. Решил подо­ждать, неудобно прерывать - как-никак бывший начальник. Стою, жду. А он тоже стоит, вроде как продолжает. Наконец я не выдержал и окликнул его по имени». И хотя приезжее начальство удивляется, «как такой взбал­мошный и непутевый человек руководил народом», мукурцы гордятся им, как единственным человеком, в котором воплотилась «народная власть» и кото­рый достоин своего имени «Мырзахмет» - «достойный похвалы правитель».

А.Аскаров использует стандартные личные имена, традиционные для ка­захской среды. Их этимологическое значение не связано с художественной семантикой, только в редких случаях повествователь обращает внимание на значение имени: «И все-таки, что не говори, Менсулу носила имя, подходящее своей внешности. Неописуемая красавица! Лебединая шея, брови-стрелы, глаза как у верблюжонка, могли заворожить любого». Особый интерес представляют вторичные номинации, которые дают более важную информа­цию об образе-персонаже. Глава «Казах из кержаков» повествует о Лексее, который с малых лет остался сиротой и жил в Коробихе среди кержаков, пере­селился в Мукур, когда директор позвал его стать главным пастухом. У Лексея есть и казахское имя - Алдаберген, которое переводится как «данный богом» и перекликается с Алексеем — «божьим человеком». Но ему это имя не нравит­ся: «Его долго произносить. Язык сломаешь. А русское имя совсем простое. Мне самому оно больше нравится». Среди вторичных номинаций встречаются: местный краевед, хранитель совхозного стада; кержак, так и не ставший казахом, травоед; самый что ни на есть русский человек; крещеный казах; невзрачный полуказах; истинный кержак - смерти не боится; непоседа-кузнечик; смельчак; удалец; тореро; дурень; контуженный; сосед отменный; казах, откармливающий свинью, оскверненный; любитель горилки; главный пастух; мастер машинного доения; чернорабочий; ветхий старик. Из этих но­минаций к сфере авторского повествования относятся «местный краевед», «хранитель совхозного стада», «тореро», остальные встречаются в речевых зонах отдельных персонажей. Они не только выявляют особенности взаимо­отношений персонажей, но и характеризуют разные грани художественного образа. Лексей «походил скорее на прыгающего без устали непоседу-кузнечика, легкомысленного нравом и очень подвижного». Он то уст­раивает на праздник корриду, ломая ход торжественных мероприятий, то за­водит у себя кабанчика, что никак не укладывается в головах аулчан («Лексей погладил визжавшего кабанчика и звонко поцеловал его»), то загорелся жела­нием построить «культурный» нужник для односельчан.

Заглавие «Казах из кержаков», соединяющее неименную номинацию и указание происхождения, оформлено по типу стандартных казахских антропонимических формул: имя + род (имярек из найманов, имярек из аргынов). Не­обычная вторичная номинация в заглавии дает автору возможность заинтри­говать читателя, и его ожидания оправдываются, так как повествование стано­вится увлекательным, веселым собранием анекдотов, «случаев из жизни» Лексея. Многие недоразумения в жизни героя объясняются его маргинальностью: «Теперь из меня ни казаха настоящего, ни русского не получится». Не­официальным именем героя становится прозвище «кержак». «Прозвище - это называние персонажа, которое обычно принадлежит другим персонажам этого художественного мира, тем самым автор как бы устраняется и информирует о своей непричастности к именованию героя». Добродушные мукурцы в это прозвище не вкладывают негативную информацию, а объясняют неорди­нарность его носителя: «Отзывчивые и гостеприимные, время от времени, правда, Лексей и Ольга вели себя так, что их поступки никак не укладывались в головах односельчан. Может, сказывались традиции прежней жизни, когда они жили среди русских, хотя в жилах у них текла казахская кровь».

Неименная номинация «казах из кержаков» является доминантной, так как ей подчиняются все остальные, она заключает в себе «код образа», ко­торый конкретизируется, подтверждается каждым отдельным эпизодом по­вествования.

Выявление номинативного ряда персонажа, интерпретация его образа через множественность именных и неименных номинаций позволяет моде­лировать образ-персонаж, представить разные стороны художественного бытия литературного героя.